В доме кто-то забегал, но было уже поздно. Незваные гости разбежались по комнатам, роняя всех подряд, без разбора, на пол. Им никто не сопротивлялся.
— Кто есть в доме? — спросил человек в камуфляже, без знаков различия, в шерстяной, натянутой до самого подбородка шапочке с прорезями для глаз.
— Никого нет! Только я и женщины, — ответил хозяин.
Было ему лет шестьдесят, но он был еще крепок, он еще мог держать в руках оружие.
— Говоришь — никого…
Человек в маске прошел по дому и осмотрелся. Он заглянул в кастрюли на кухне, прикинув, на сколько человек была приготовлена еда, ощупал постели, которые еще хранили тепло человеческих тел, пересчитал обувь.
И уверенно заявил.
— Врет! Он здесь!
Бойцы разошлись по дому, переворачивая все вверх дном. Того, кого они искали, они нашли на женской половине, под кроватью, он даже спрятаться как следует не успел.
Его выволокли наружу и рывком поставили на ноги.
— А ты говоришь — никого, — с упреком сказал командир в маске. — А это тогда кто?
— Внук, — нехотя ответил старик.
Внуку было лет пятнадцать, но с него все же сдернули одежду и осмотрели, подведя под лампу. В Чечне подростков нет — есть только дети и мужчины, потому что любой мальчик старше десяти лет — только отвернись — способен забросить в боевую машину пехоты «эргэдэшку» или полоснуть по потерявшим бдительность солдатам из автомата.
Пацана осмотрели, но никаких синяков не нашли, плечо было чистым — значит, в последнее время он не стрелял. Придраться было не к чему, хотя очень хотелось.
Командир снова обратился к хозяину дома.
— Где твой сын?
— Не знаю, я его год не видел…
Сын старика был главарем банды, которая накануне убила шестерых федералов, расстреляв их из засады. Отец, конечно, врал — не мог он не знать, где его сынок.
— Одевайся! — приказал командир.
Старик, не спрашивая, куда его собираются вести и зачем, стал натягивать на ноги сапоги. Он знал, что просить русских о чем-нибудь бесполезно.
— И этого тоже заберите, — показал командир на мальчишку.
Глупо оставлять пацана, который уже сейчас способен мстить за своего отца и деда.
Деду заломили руки и поволокли из дома.
Мальчишка исподлобья смотрел на русских. Одна из женщин, скорее всего мать, вцепилась в него, пытаясь защитить, прижать к себе. Да куда там…
— А тебе что, отдельное приглашение требуется?
Пацану врезали прикладом промеж лопаток, толкнув к двери. Он упал, но тут же поднялся.
— Иди, гаденыш, чего смотришь?!
— Куда вы его? — отчаянно крикнула вслед мать.
— Куда надо, — ухмыльнулись бойцы, отталкивая ее в сторону.
Деда и внука выволокли во двор и, осыпая со всех сторон ударами, погнали к машине. На порог высыпали женщины, что-то закричали по-чеченски. Старик обернулся, чтобы ответить. Но ему не дали, ткнув в лицо рукоятью пистолета. Он осекся, выплюнув изо рта кровь и несколько выбитых зубов.
— Молчать! — прикрикнул командир.
Пленников бросили в кузов «КамАЗа», забрались туда сами, сев на скамьи и поставив ноги на спины лежащих на полу пленников. Номеров у «КамАЗа» не было, номера были залеплены грязью.
— Поехали, поехали…
Взревел мотор разворачивающейся «бээмпэшки». Небольшая колонна вырулила на пустынную улицу. Чеченцев видно не было и света в окнах тоже, хотя вряд ли кто-нибудь спал.
Задерживаться здесь надолго было небезопасно, в любой момент могли появиться ночные хозяева Чечни — боевики.
Через час с небольшим колонна остановилась.
— Выходи, приехали.
Пленных чеченцев выбросили из машины через задний борт, как кули с картошкой. Они шмякнулись на землю, не издав ни звука.
— Вставай!
С трудом, потому что руками помочь было нельзя, руки были застегнуты за спиной, они поднялись.
— А теперь шагай!
Куда?.. Идти было некуда — впереди была темнота и какое-то заросшее бурьяном поле. Но не идти было нельзя — бойцы подгоняли «чехов», молотя прикладами по спине и плечам. Били в полную силу, так что трещали кости.
— Иди, не оглядывайся!
Старик и внук побежали рысью, часто спотыкаясь, падая и вскакивая. Сзади подсвечивали фары развернувшегося поперек дороги «КамАЗа».
Куда их?.. Зачем?..
Хотя все догадывались куда. А кое-кто знал.
— Стой!
Чеченцы остановились, тяжело дыша. Эта ночная, под градом ударов, гонка далась им непросто.
Вокруг, куда ни смотри, не было видно ни одного, даже самого далекого огонька. Темнота.
Один из бойцов отстегнул от пояса и бросил на землю две глухо звякнувшие саперные лопатки.
— Ну что пялитесь — копайте.
Наручники с пленников не сняли, только перестегнули вперед, чтобы они могли держать лопатки.
— Ну, чего стоите?!
Им еще раз врезали прикладами. На землю закапала черная, в свете далеких фар, кровь.
— Копайте, кому сказано!
Дед и внук упали на колени и стали, отбрасывая от себя землю, рыть. Земля была мягкая, и лопатки входили в нее почти на целый штык. Бойцы стояли вокруг, лениво наблюдая за работой.
— Ну все, все, хватит!
Яма получилась неглубокой — может быть, метр, может быть, чуть больше. Пленники стояли в ней по пояс, мрачно глядя перед собой.
— Эй, лопатки-то верните, — весело сказал боец.
Чеченцы выбросили лопатки из ямы.
Все было обыденно. И было страшно.
— За что нас? — глухо спросил старик, впервые с момента ареста открывший рот.
— А нас за что? — зло ответил ему вопросом на вопрос один из бойцов.
— Я никого не убивал.