— Что ты хочешь, дорогой?
— Мне необходимо переговорить с вашим президентом.
Глава Ичкерии шел ва-банк, торгуя чужим товаром — товаром Абдуллы Магомаева. Если его согласиться выслушать президент России, то этим он признает их равенство. Потому что президенты имеют право переговариваться только с президентами.
— Я понял тебя, я обязательно доведу ваши просьбы до сведения интересующих вас людей!
Вообще-то главе Ичкерии следовало поправить собеседника, следовало сказать — не «просьбы», а требования! Чеченцы никогда, ничего и ни у кого не просят — если им что-то надо, они берут это силой!.. Но не поправил, потому что был заинтересован в переговорах. Он ведь, по большому счету, тоже был посредником — между Россией и чеченским народом. Он тоже желал напомнить о себе, набив себе цену.
— Я буду ждать вашего звонка…
По идее, посредник должен был тут же набрать номер ФСБ и сообщить, что только что разговаривал с объявленным во всероссийский розыск опасным преступником, которого безуспешно ловят все силовые структуры страны. Должен был помочь правоохранительным органам. Но он не позвонил в ФСБ. Он позвонил сразу в правительство.
— Я… — подчеркнул он, — только что имел беседу с… — назвал имя. — Он просил МЕНЯ… — выделил тоном главное для него слово, — сообщить, что чеченский народ требует…
Его собеседник тоже не стал поднимать на ноги ФСБ, он перезвонил своему непосредственному начальнику.
— …Он требует встречи с президентом…
Такие нынче пошли преступники, что вместо районного прокурора требуют встречи сразу с президентом.
Непосредственный начальник не сказал «да», потому что ответить так было невозможно. Но и не сказал «нет»! Чиновникам его уровня вообще не пристало говорить с находящимися в розыске бандитами — но никто не запрещал общаться им через суфлеров.
— Передайте, что мы готовы обсуждать их предложения, но лишь после того, как они гарантируют, что боевики сложат оружие.
Хотя всем понятно, что никто никакое оружие не сложит, потому что две трети воюющих боевиков человеку, объявившему себя главой Ичкерии, не подчиняются, а оставшаяся треть — вообще никому. Но это совершенно не важно, потому что, когда говорят политики, они ведь говорят совершенно не о том, о чем говорят вслух.
— Мы готовы сложить оружие, если вы выведете свои войска, — был передан через «суфлеров» ответ.
— Мы не можем вывести войска, присутствие которых на территории Чечни служит гарантом безопасности ее населения…
Короче — сказка про белого бычка.
На самом деле диктуемая бессилием сторон.
Сталин в свое время разрубил этот гордиев узел одним махом — гарантировав безопасность населения Чечни путем поголовного выселения населения Чечни с территории Чечни…
На чем «обмен любезностями» был закончен, и началась нормальная торговля.
Вы — мне…
Я — вам…
Торговля шла всегда, даже в пик войны, даже когда в Грозном, под звон фужеров, костьми ложилась Майкопская бригада, горя новогодними свечками в «бэшках» и перемалываясь в праздничный фарш траками танков. И позже, когда войска загоняли боевиков в угол, а их, приказом сверху, останавливали в самый неподходящий момент на рубежах атаки, чтобы громом пушек не помешать разговору высоких договаривающихся сторон, которые все равно ни до чего не могли договориться, а боевики, воспользовавшись затишьем, очухавшись и перегруппировавшись, вырывались из «мешков». И тогда, когда в больнице в Буденновске террористы заложников расстреливали, а с ними лясы точили!
…Если вы готовы, то мы согласны…
…Если вы гарантируете, то мы обещаем…
Сотни пустых слов, каждое — ценою в солдатскую жизнь!
И, кажется, что-то даже начало сдвигаться… У опального главы появилась надежда вернуть себе президентское кресло официально, покаявшись, пообещав быть лояльным к власти и сдав России своих сподвижников. И Москва вроде бы тоже начала склоняться к покупке мира с помощью объявления общей амнистии и раздачи должностей…
Но вдруг что-то изменилось, что-то, как видно, переигралось в высших эшелонах власти.
— Передайте ему, что переговоров не будет!
И тут же, другим тоном, от себя:
— И постарайтесь донести до него мысль, что его никто не воспринимает всерьез.
«Суфлеры» донесли.
И глава в изгнании понял… Понял, что слова нужно подпирать делами. На которые он был неспособен. На которые был способен Абдулла Магомаев…
У него уже не было сил!.. Не было сил жить в личине Аслана Салаева. Он был ему ненавистен так же, как все остальные окружавшие его «чехи». Он не ассоциировал Аслана с собой, он ассоциировал его с врагами…
Потому что Аслан делал все то же самое, что делали «духи», — он воевал против федералов, он ходил в рейды, ставил фугасы и убивал русских военнослужащих… Аслан Салаев — не он! Потому что он не был Асланом Салаевым! И не был дезертировавшим из части контрактником Степаном Емельяновым, с чьими документами он сюда пришел и под чьим именем жил до того, как стал «духом». Он не был «чехом» и не был предателем — он был Сергеем Алексеевичем Матушкиным. «Тромбоном»…
У которого уже почти не осталось сил все это терпеть…
Вчера в лагерь притащили пятерых русских солдат и двух пожилых чеченцев. Про чеченцев сказали, что это предатели, которые служат русским. Пленников построили и долго, распаляя присутствующих, объясняли, что они захватчики, ненавидящие чеченский народ и желающие ему зла.
«Захватчики» были мальчишками. Они стояли рядком, привычно выстроившись в линию и подровняв носочки. Стояли, опустив плечи и понурив головы. У одного из них голова и плечи ритмично вздрагивали, потому что он беззвучно плакал и по его щекам, оставляя грязные борозды, текли слезы.