Шпион федерального значения - Страница 40

Родственники отходили. Но чуть позже подходили снова.

— Если ты не можешь, если тебе нельзя — мы сами можем их убить. Ты только скажи «да»!

— Нет! Бога ради, не надо никого убивать! — умолял обрусевший сын чеченского народа, не зная уже, как спровадить назад в Чечню загостившихся у него и жаждущих крови родственников. — Я сам разберусь с этим делом! Я обязательно их убью, всех, только попозже, когда освобожусь, сейчас у меня много срочной работы.

Как будто в жизни может быть что-то важней мести!

Две сошедшиеся по нерадостному поводу цивилизации никак не могли понять друг друга и столковаться.

Столковались их дети…

Родителям бы вовремя прислушаться к их разговорам и присмотреться к возникшей между внуками погибшего профессора и их «деревенскими» ровесниками дружбе. Но им было не до того. Не до них.

А зря!

Ведь законы детского общежития очень созвучны «законам гор» — они так же непосредственны и наивны и точно так же жестоки, потому что не приемлют полутонов. Если тебя обидели — то нужно дать сдачи; если задели кого-то из своих — бросайся в драку, чтобы его защитить; если «их» много, то собирай «наших», сходясь стенка на стенку! И там, и там геройство трактуется одинаково, а обвинение в трусости считается худшим из обвинений!

При этом у мальчишек были свои застарелые обиды: у московских — за «наезды» русских на «кавказцев» и жесткие дворовые стычки, у «деревенских» — за бомбежки и обстрелы их сел, за убитых русскими солдатами отцов и братьев.

Пацаны решили разобраться с обидчиками по-свойски. По-пацански. Это была игра, но эта игра была отображением той, взрослой, чеченской войны. Дети всегда играют во взрослые игры: девочки — в матерей и семьи, мальчики — в войнушку!

Они подкараулили тех самых «хулиганов»…

К сожалению, это оказались совсем не те хулиганы, которые избили профессора, тех, кого родители, боясь мести «кавказцев», прятали на дачах и у дальних родственников в маленьких провинциальных городах. Это были другие парни, но эти парни знали тех парней, потому что были с ними в одной компании и, значит, должны были ответить за нанесенные ими обиду.

Если по законам гор. И по дворовым законам тоже!

Чеченские мальчики, собрав побольше «своих», напали на компанию русских ребят, отмутузив их по первое число. И все бы было нормально — мальчишки всегда дерутся, и никто из этого трагедий не делает, но в «чеченской стенке» были не только московские мальчики, а были вполне закаленные, которые участвовали в боевых действиях, хоть и на подхвате, бойцы. Которые видели смерть — видели застреленных, зарезанных, разорванных, раздавленных людей, неважно, чеченцев или федералов, и поэтому относились к смерти немного иначе, чем их московские сверстники. Проще — относились!

В пылу драки, когда русские, отступая, схватились за какие-то палки и кому-то врезали по голове, один из чеченцев, рассвирепев, выдернул из-за пояса нож и пырнул им ближайшего противника в живот. И пырнул еще раз!

Тот ахнул и упал на колени.

И сразу, мгновенно, драка закончилась. Все — и русские, и чеченцы — стояли и, тяжело дыша, смотрели на корчившегося на асфальте от боли и страха мальчишку, между пальцами которого ползла, быстро заливая асфальт, черная кровь.

Они стояли так, наверное, с полминуты, после чего, разом сорвавшись с места, разбежались в проулки и проходные дворы.

Мальчик остался.

И умер.

Чеченских подростков тут же отправили домой, где никакая милиция их достать не могла. Московским чеченцам бежать было некуда.

— Вы что, вы с ума все посходили! — хватались за головы их родители.

Они представить не могли, что их ухоженные, посещающие кружки и музыкальные школы дети способны на такое! Конечно, случалось и раньше, что они заявлялись домой в рваной одежде и с синяками на физиономиях, но все это списывалось на «детские забавы». В то, что их дети давно, на кулачках, враждуют с обзывающими их «обезьянами» русскими, они не знали. Или, что вернее, не хотели знать.

У детей был свой мир, в котором шли свои маленькие национальные войны, в которые они взрослых не пускали. Русские защищали свою территорию и свое право быть полноправными хозяевами этих улиц. «Кавказцы» доказывали кулаками свое с ними равенство. Все улицы и дворы давно были поделены на «свои» и «чужие», и тот, кто нарушал границы, был бит. «Черных» территорий было гораздо меньше, но тем отчаянней «кавказцы» их отстаивали.

В стороне от этих, незаметных для глаз родителей, битв остаться было практически невозможно. Нейтралитет враждующими сторонами не признавался. Если ты «черный», значит, ты — их. Если ты прошел по «нашей» улице, значит, ты хочешь получить. Ну так получай! И целая ватага ребятни издевалась и била кулаками по лицу нарушителя границ, после чего он действительно становился «чужим», волей-неволей прибиваясь к «черной» стае.

Это была игра, но это была не просто игра, это была игра в будущее. Делясь на «черных» и «белых» и сходясь лоб в лоб в полутемных подворотнях, мальчики копили злобу, которая станет их философией в будущих войнах, где они сойдутся уже не в подворотнях, а на полях сражений с автоматами и гранатометами наперевес, свято веря, что делают добро, убивая «чужих». Потому что будут исходить из своего опыта, помня и рассказывая всем, как их унижали, как били во дворах и скверах те, другие. И никто их ни в чем переубедить не сможет!

Так, незаметно для страны, в детских, подпитанных телевизионными репортажами и кухонными разговорами взрослых драках, вырастало новое, совсем иное, с другим представлением об устройстве этого мира поколение.