Шпион федерального значения - Страница 15

И все же это не мираж — это судно, вернее, моторный катер, а если быть точным — большая надувная лодка с подвешенным на транцевой доске японским мотором, — идет, вспенивая носом воду, переваливаясь с борта на борт на мелкой волне. В лодке несколько человек.

— Там, — кивнул сидящий на руле кормчий куда-то влево и назад, — остров Барса-Кельмес. Раньше на нем заповедник был и метеостанция. Барса-Кельмес в переводе с казахского означает — «пойдешь — не вернешься».

— Почему не вернешься? Убьют, что ли? — поинтересовались пассажиры.

— Зачем — убьют? — удивился кормщик. — На него много-много лет назад охотники по льду пришли, которые сайгу по степи гнали, а лед растаял. Другая зима теплой была, лед не встал, и им пришлось на острове целый год жить. Отсюда и Барса-Кельмес — пойдешь и не вернешься.

Пассажиры понимающе кивнули.

Пассажирами моторки были сплошь лица кавказской национальности, которые море до того только в кино видели, а в жизни лишь горы и поэтому сидели притихшие и слегка напуганные. Винт равномерно молотил воду, толкая лодку вперед, и она прыгала с волны на волну, как норовистый конь.

— Если движок не сломается, через шесть часов будем на месте.

Лодку и мотор пассажиры привезли с собой на поезде, щедро заплатив проводнику багажного вагона. И лодка, и мотор были японскими и были новенькими, только-только из магазина. А вот кормщик был из местных, был нанят за баснословные для этих мест деньги — за пятьсот долларов. Когда-то давно он был капитаном рыболовецкого траулера, тягал сетями рыбу, сдавая ее на местный рыбоперерабатывающий комбинат, и знал это море лучше, чем собственную ванну. Но потом море ушло, рыба передохла, а вытащенные на берег траулеры заржавели. Несколько месяцев капитан охранял свое судно, а потом, сняв с него все медяшки и снеся их в пункт приема металлолома, устроился сторожем в почтовом отделении. И думал, что уже никогда не выйдет в море. А вышло вон как…

Ровно ревущий мотор, солнце, отблескивающее в воде, прохладный, пахнущий солью ветер, упруго бьющий в лицо, — хорошо!..

— Вон он, наш остров, — показал вдаль капитан.

Где-то далеко, у самого горизонта, в морской синеве желтым бугорком вспучился остров.

— Раньше, еще при царе, сюда прокаженных ссылали. Его так и называли — остров прокаженных. Лучше места для лепрозория было не придумать — кругом море, а за морем пески. Некуда бежать! Здесь они, бедолаги, всю жизнь и жили, здесь и умирали. А потом его военные для своих нужд приспособили.

Остров рос, словно вылезал из-под воды. Остров Возрождения. Капитан взглянул на старую морскую, с отмеченными глубинами и фарватерами карту. Она, конечно, действительности не соответствовала, потому что уровень моря упал на несколько метров, но общее представление о том, где глубже, а где мельче, давала.

— Мы с этой вот стороны подойдем, — показал капитан. — Раньше бы нас сюда на пушечный выстрел не подпустили, раньше здесь сторожевики шныряли, и самолеты, чуть с курса собьешься, они тут как тут — врубят прожектора, развернут орудия и орут по громкоговорящей связи: «Немедленно покиньте запретную зону, в противном случае будет открыт огонь на поражение». И предупредительным под нос или корму садят, чтобы быстрей дошло! Жуть!..

У нас как-то на эмэртешке двигатель заглох, не запускается ни в какую, хоть плачь, а на море шторм баллов шесть и прогноз на дальнейшее ухудшение до восьми. В общем, карячится скорая хана! А берег рядом — рукой подать, как раз этот вот островок. Ну мы выходим в эфир сигналом SOS и думаем, что нас сейчас спасать будут. А они хрен на рыло — подошли двумя катерами и орут в матюгальники, чтобы мы валили отсюда подальше. А как валить, когда у нас хода нет?

Я им семафорю — мол, так и так, капитан такой-то, нахожусь в бедственном положении, прошу в соответствии с международной конвенцией спасения на море отбуксировать судно в порт для ремонта. А они меня в ответ по матери и пулеметную очередь поверх надстроек. Такое положение — или ко дну иди, или к стенке вставай. В общем, подогнали они буксир, завели трос, оттащили нашу эмэртешку подальше в море и обрубили конец, предупредив, что если еще раз нас увидят, то потопят к чертовой матери. И потопили бы — запросто! Такая секретность была! А теперь…

Теперь на острове ничего не было — ни сторожевиков, ни самолетов, ни людей.

Лодка мягко ткнулась в берег.

— Навались! — зычно крикнул капитан, налегая на борт.

Разом дернув, выволокли лодку на берег. Куда идти, было непонятно. Пошли наугад, в глубь острова. Через полчаса увидели «колючку» — остатки огораживающего военный городок забора с выцветшими предупредительными — «Стой! Запретная зона!» — надписями, а за забором руины — полуразрушенные, с дырявыми крышами здания. Если бы они стояли на берегу, их давно бы растащили по кирпичику, но сюда, на край земли, мародерам было не добраться.

Кавказцы вытащили и развернули какую-то бумажку, где был от руки нарисован план.

— Туда. Прошли мимо казарм, через плац. Снова наткнулись на колючую проволоку и вышки. Это была зона в зоне — сюда они и шли.

Миновав разбитое КПП, приблизились к выкрашенному белой краской одноэтажному корпусу. Зашли внутрь. Повсюду валялась поломанная мебель, под ногами хрустело стекло. На уцелевших дверях остались номера и надписи «Лаборатория номер 2» или «номер 5», внутри на стеллажах стояли какие-то клетки: Кое-где висели предупреждающие таблички: «Внимание! Без защитной одежды не входить!»

То и дело заглядывая в план, кавказцы шли дальше. Перед одной из дверей они остановились — перед железной дверью с облупившейся краской. Ухватившись за скобу, потянули ее на себя. Дверь со скрипом, похожим на стон, открылась. Внутри стояли покореженные, разбитые промышленные холодильники. Пол был усыпан битой химической посудой, разломанными стеклянными шприцами и ампулами. Кавказцы облазили все углы, подняли, сунули в сумку несколько десятков случайно уцелевших ампул. Но то, что искали, они здесь, похоже, не нашли.